Хорошая война - Страница 102

102

Макс совсем забыл про платок, который в первый день Аурелла повязала на его копье в качестве знамени для оруженосцев — защитников крепости. Но Фредерик, который старался соблюдать все известные ему рыцарские обычаи, каждый день перевешивал платок на соответствующий шлем, и не всегда чистыми руками. Порвался тонкий шелк после того, как по нему попал турнирный меч де Бельера с заусеницей на лезвии.

— Вам придется признать, что она прекраснейшая дама во всем белом свете, — ответил Макс Виттенштейну.

— Тебе для этого придется победить. Но если ты проиграешь, признаешь прекраснейшей мою даму, — сказал Виттенштейн.

На этом обмен любезностями окончился, потому что герольд предложил рыцарям пройти на ристалище.

Может ли такой красавец быть хорошим бойцом? Может, как вскоре убедился Макс. Противник не размахивал мечом попусту, а наносил прицельные удары только тогда, когда Макс не мог их отбить. Каким-то образом он при этом еще и перемещался, сдвигаясь немного, но достаточно, чтобы удары Макса теряли силу, попадая вскользь по доспехам.

Ближний бой? Нет, он не ловится на ближний бой. Маневрирует, держится на расстоянии вытянутой руки и меча. Плохо. А если так?

Макс прыгнул вперед, подныривая под клинок. Свой меч он уронил на локти, освободив руки. Схватил противника под коленями и с силой выпрямил ноги, отрывая его от земли. Герольд присел, проверяя, не коснулся ли коленом ристалища герр де Круа и не уронил ли он оружие. Нет, не коснулся, нет, не уронил. Зато фон Виттенштейн на ногах не устоял и упал набок.

Как и следовало ожидать, Виттенштейн с его придворным опытом жизни был конформистом, а не одиночкой. Поскольку в партии 'куртуазных' собрались все его друзья, а в партии 'раубриттеров' из друзей не было никого, он с самого начала турнира присоединился к первым. Теперь, когда он неожиданно и некрасиво проиграл, его сторонники единодушно бросились подавать протесты герольдам и хозяевам турнира.

Публика, для которой этот бой был не выглядел интересным, следила за поединком на соседнем ристалище, но оживленный спор у стола герольдов привлек всеобщее внимание. В фокусе оказались известный рыцарь фон Виттенштейн и темная лошадка, он же наемник и предатель, он же один из главных ньюсмейкеров турнира Максимилиан де Круа.

Герольд стоял на своем и клялся всеми святыми, а святых он знал немало, что формального нарушения не было. Рыцарь чести вспоминал известные ему прецеденты бесчестных поступков, среди которых подобные приемы до сих пор не значились.

— Тихо! — скомандовал Джанфранко Фальконе, — Сеньоры, что здесь происходит?

— Совершен бесчестный поступок, — ответил Бертран фон Бранденбург, — мы просим аннулировать результат боя и удалить герра де Круа с турнира!

— Еще он виновен в нападении на мой замок! — вставил слово Сантальберти.

— Кого удалить? Де Круа? — удивился Джанфранко.

— Папочка, никого не удаляй, мне будет скучно! — крикнула Виолетта.

— Доченька, его обвиняют в неподобающем поведении.

— Так удали всех рыцарей! — предложила Аурелла, — Или вчерашнее повальное пьянство и блудодеяние теперь стали подобающим поведением?

— Это все епископ виноват! Мы не хотели! — раздались голоса рыцарей помельче из-за спин рыцарей побольше.

Джанфранко обернулся направо, к Альфиери.

— Удаляй, — уверенно сказал Альфиери, — от него одни неприятности.

Джанфранко повернулся налево, к епископу. Тот уже и думать забыл о вчерашней епитимье и с самого утра наслаждался зрелищем, поскольку пеший турнир его интересовал исключительно как зрителя. Не успел епископ сказать что-нибудь умное, как через толпу протолкался Грегуар Бурмайер и заявил:

— Этот де Круа утром порвал в клочья известного Вам де Бельера!

— Неужели? — поднял бровь епископ. Он опоздал к началу турнира всего на два боя.

— Чтоб мне провалиться в преисподнюю! Поставил его на колени, потом положил мордой в навоз. И затолкал в ему пасть тапочку оруженосца.

— Шапочку, — поправил Альфиери.

— Какая разница, — махнул рукой Бурмайер.

— Замечательно! — расцвел епископ и сразу решил дело в пользу Макса, — Сеньору де Круа, будь он даже и виновен в неподобающем поведении, я отпускаю этот грех и прошу эту тему более не поднимать.

— Согласен, — подтвердил Джанфранко.

— А мой замок! Он же разбойник! Грабитель! — возопил Сантальберти.

— Витторио, ты же сто раз говорил, что я не имею власти над твоим замком. Наконец-то у меня есть повод сказать, что ты над моим городом не имеешь власти и над моими гостями, — злорадно усмехнулся Джанфранко.

— Вы откажете кровному родственнику в правосудии? — как бы скромно, но достаточно громко спросил фон Бранденбург.

— Не откажу, — недовольно ответил Фальконе, — но себе и гостям в зрелище я тоже не откажу. У кого назначены поединки с сеньором де Круа на завтра?

— У меня! — ответил ди Кассано.

— Напомните о правосудии завтра после турнира, — сказал Фальконе, обращаясь к Сантальберти, — и оформите все в письменном виде. На досуге почитаю.

Сантальберти тут же протянул свою жалобу в письменном виде. Фальконе покачал головой, но принял.

— Такое отношение к правосудию просто возмутительно! — отреагировал фон Бранденбург и вздохнул с таким видом, как будто он вот-вот продекламирует свое возмущение в стихотворной форме.

— Еще бы! — прервал его Грегуар Бурмайер, — этот хитрец хочет под любым предлогом убрать де Круа, чтобы тот не покалечил ненароком его собутыльника, с которым должен быть его следующий бой.

102